Людмила Киселёва, знакомая и неожиданная

В Калужском издательстве НООСФЕРА готовится к выпуску альбом этих работ.

Я хорошо помню самую первую выставку Людмилы Киселёвой. Проходила она в Боровском доме культуры, который размещался тогда в бывшей старообрядческой Всесвятской церкви, ещё не искажённой реконструкцией 70-х годов. Пришли мы на выставку с моей 18-летней тётушкой, таскавшей меня с собой всюду: в кино, к подружкам и даже на свидания.
Мне было почти восемь лет. Я запомнил полы зала с красивым орнаментом, колонну, снизу окрашенную синей масляной краской. На колонне висела небольшая фотография художницы в очках, а под ней был прикреплён листок с машинописным текстом. В зале было шумно, люди шли и шли, как на праздник: художественных выставок в Боровске до этого никто не видел.
На трёх стенах были размещены небольшие картины в рамках: цветы, крынки, лица незнакомых мне людей, пейзажи Боровска, которого я почти не знал тогда. Это были первые картины, которые я увидел вживую. Но поразила меня и осталась в памяти только одна: та, на которой была изображена женщина, сидящая на разобранной кровати. Лунный свет освещал часть фигуры, ночь, окружающая женщину, мерцала и клубилась вокруг. Картина называлась «Одиночество», но название я узнал позже, а тогда, возвращаясь домой, нёс в себе какую-то тишину, и что-то щемило внутри…
Много позже, познакомившись и подружившись с Людмилой, узнал название той картины, увидел уже другими глазами некоторые из её ранних работ, которые она никогда больше не выставляла.
Сегодня Киселёва, слишком строго судя своё творчество, говорит, что никакая она не художница, но учебные и ранние её работы, представленные в альбоме, опровергают это. Представьте, насколько талантлив должен быть человек, если уже в ранних работах, в учебных постановках, без помощи педагога, наблюдающего за процессом, который мог только по завершении этюда или рисунка дать советы и рассказать о работе в письме, эта девушка могла так мощно осваивать основы мастерства. Кто мог помочь ей с постановкой натюрмортов? Между тем их композиции в её рисунках выстроены безукоризненно. Акварель — одна из самых сложных техник. Она ошибок не прощает, и исправить их в акварели почти невозможно. Между тем с каждым новым заданием ощущается рост мастерства художницы, расширение её палитры и технических приёмов.
Уже в ранних работах Киселёва не удовлетворяется исключительно учебными задачами, а всегда — и это особенно характерно — вносит в них творческое начало. Рисунки свидетельствуют не только об усердии начинающего художника. Предметы в её рисунках согреты трудом и отношением их хозяев. Это не набор экзотических атрибутов для натюрмортов, а самые обыкновенные бытовые вещи, окружавшие Киселёву и только на время освобождённые от хозяйственных нужд.
Среди её портретов нет и не могло быть написанных с профессиональных натурщиков. Но как естественны позы, выражения лиц. И как смело работает начинающая художница над ними. Как пластично и грамотно лепит она объём головы и черты лица. Портреты её подруг, знакомых, соседей наполнены энергией жизни и добрым отношением к людям. Это отношение к своим добровольным натурщикам Людмила умеет показать ненавязчиво, но ясно.
Основой всего является, конечно, работа мысли и чувства, то, что называют душевной чуткостью. Этой чуткостью Киселёва всегда обладала в полной мере. Именно это, а не технические приёмы (без которых, естественно, ничего не получится) и позволяет судить о талантливости молодой художницы. Становится понятной убеждённость Айзенмана, её педагога, в том, что уход его ученицы в станковую линейную графику — ошибка. Он-то, опытный педагог, видел, конечно, её потенциальные возможности в живописи.
Но права оказалась ученица, а не учитель. Художница стремилась показать свою способность самостоятельно воспринимать и истолковывать окружающий мир. Новое время требовало новых образов и новых путей. Её путь за пределы самой себя продолжился в чёрно-белой графике, обретшей тысячи почитателей не только в нашей стране, но и за рубежом. Её смелые и одновременно трогательные работы воспроизведены в десятках изданий, растиражированы в сувенирах и постерах.
Не преувеличивая художественных достоинств ранних работ Киселёвой, совершенно справедливо можно сказать, что работы эти обладают тем, что потом так ярко проявилось в её графике: творческой энергией и добротой. Но это мы можем утверждать с позиций сегодняшнего знания о её жизни и творчестве. А вот как увидели творческую самобытность её педагоги? Людмиле очень повезло встретить на самом раннем этапе своего творчества таких талантливых людей, как Алексей Семёнович Айзенман, которые помогли ей поверить в себя.
Есть ещё одна сторона ранних работ Киселёвой, о которой мало кто задумывается пока, но именно это, по-моему, является неоспоримым их достоинством и непреходящей ценностью. Её ранние работы сохранили картинки быта, жизненного уклада боровчан в 1950-х — начале 1960-х годов. Утюги, крынки, керосиновые лампы, салфетки на ламповых радиоприёмниках и комодах, гардины и расшитые хозяйкой занавески — всё это подлинные приметы того времени, когда ещё не было в быту у большинства граждан нашей страны транзисторов, стандартной мебели, электрических утюгов и холодильников. Когда бельё сушилось во дворах, когда мостовые Боровска были ещё булыжными, а уличные фонари — с жестяным козырьком и обыкновенной лампочкой накаливания. Именно так, как на рисунках Людмилы Киселёвой, молодые девушки собирались послушать музыку у того, кто имел радиоприёмник, сидели с книгой в руках весенним вечером у открытого окна, участвовали в комсомольских диспутах…
Трогательно и любовно художница запечатлела для нас уголки своего дома. Ещё использовались для хранения одежды окованные прорезной жестью сундуки, мебель делали вручную столяры, украшавшие её филёнчатыми карнизами и фигурными ручками так, как заведено издревле. Ещё скребли некрашеные полы, когда занимались уборкой. И такая обстановка с небольшими отличиями была характерна для большинства домов боровчан. Причем, многие фрагменты её несли приметы мещанского и купеческого быта ещё конца XIX — начала XX веков.
Музеи советского быта, которые сейчас устраиваются повсеместно, не отражают подлинную сущность жизни тех лет уже потому, что воспринимаются только как витрина несовершенных или примитивных приборов, оборудования и мебели. Интерьеры, действительно, были скромны, но жизнь горожан не была убогой. Да, обеды готовили на керосинках, дровяных плитах или в русских печах (газ, сначала в баллонах, появился в Боровске только в преддверии 1970-х), но сколько искренней радости и тепла было на семейных торжествах, когда за праздничным столом собиралась вся родня! Сколько частушек и душевных песен звучало на улицах городка в праздники! Как дорожили мнением родственников и соседей! Сколь мало было меркантильности в отношениях!
По берегам Протвы стояли у самодельных причалов рыбацкие лодки, а по всему городу можно было бегать босиком. Боровск сохранял в себе черты типичного города русской провинции, и бывшие купеческие дома, превращённые в коммуналки, были крепкими, ухоженными и даже франтоватыми — с парапетами, на которых красовались вензеля их бывших хозяев, с ажурными водостоками и печными трубами, украшенными резьбой и флюгерами самых разнообразных форм. На рисунках Киселёвой этих деталей нет, но панорамы города, запечатлённые художницей, остаются почти нетронутыми и потому легко узнаваемы. Зато в её рисунках Боровска и окрестностей сохранены отдельные дома, столь характерные для окраин Боровска тех лет — с крышами, крытыми толем или соломой, с жердями на крышах. Видим мы и глинобитные хатки с белёными стенами — были такие домики не только на Украине, но и у нас, в Подмосковье.
Рисунки Людмилы Киселёвой стали сегодня ещё и историческим документом. И этот альбом ранних работ замечательного художника сохраняет для нас живые свидетельства истории города и страны.