Сохранить в себе детство

Это было в конце августа или начале сентября 2005 года. У Виктора Чижикова вышла книга рисунков «333 кота» со стихами поэта Андрея Усачева, приближалось его 70-летие. С московской газетой, где я тогда работал, он сотрудничал еще в советские годы, публикуя карикатуры. Возник повод возобновить связи. Я разыскал телефон и позвонил художнику. Он продиктовал адрес: «Малая Грузинская, 28». Потом – я хорошо помню эту короткую паузу – добавил: «Дом, где жил Высоцкий». Сейчас, когда Виктор Александрович ушел из жизни, я вспоминаю первую встречу с ним.

Уникальный шанс

Нужный мне дом был кирпичным и четырнадцатиэтажным. Через дорогу стоял католический собор Непорочного Зачатия. Но если к Высоцкому ближе было идти с Малой Грузинской, то художник жил в самом дальнем подъезде, другой конец дома выходил на Волков переулок.

Просторный первый этаж, консьержка за столом, за ней поворот к лифту. Виктор Александрович дождался меня на лестничной площадке, и мы поднялись выше, в его мастерскую. Сразу бросился в глаза олимпийский Мишка, висевший на стене в рамке. Мы говорили о Кукрыниксах, о детях и детстве, о творчестве, котах, которых художник особенно любил рисовать.

– Мне нравится их независимость и стремление к свободе, – признался он. – Кот может три дня не подходить к миске, потому что ты его обидел. Помнит и всем видом показывает, что презирает таких хозяев.

– Наверное, секрет успеха вашего олимпийского Мишки в том, что он тоже воспринимается как личность? – спросил я.

– Это было расставание с персонажем, которого успели полюбить, – рассказывал художник. – Мишка отличается от других талисманов. Он впервые взглянул человеку в глаза. Он не заискивает: хотите – любите меня, хотите – нет. Здесь и простодушие, и гостеприимство, и независимость. Эти качества я специально хотел дать почувствовать. Потом появился волчонок Вучко, он тоже смотрел в глаза человеку, как и тигренок Ходори... Сейчас я понимаю, насколько уникален был тот шанс. На итоговой выставке оказалось шестьдесят медведей, а победил мой.

«Добьём зверя!..»

Виктор Чижиков начал рисовать в десять месяцев. Отец, архитектор, как-то раз дал сыну в руки жирный карандаш.

– Моя кровать стояла около стены, выкрашенной масляной краской, – вспоминал Виктор Александрович. – И я этим карандашом шуровал по стене. С тех пор я его и держу. Отец поощрял такое рисование, а карандаш легко смывался мыльной тряпкой. Он много покупал мне бумаги, иногда оберточной. Кстати, начинать рисовать лучше карандашом, фломастер вреден. Не с точки зрения химического состава, нет. Он не дает подумать. Рисунки фломастером менее содержательны, чем те, которые сделаны кистью или карандашами.

Виктор Александрович рассказал еще один случай из детства:

– Мы находились в эвакуации в Ульяновской области. Там в деревне жил замечательный парень Коля Борисов. Этот четырнадцатилетний подросток делал всю мужскую работу. Объезжал лошадей на конном заводе. Это трудно: необученный конь вытворяет невесть что. Колька Борисов был кумиром среди нас, мальчишек. Однажды он забежал в нашу избу, чтобы позвать хозяйку на собрание, и увидел цветы, которые она попросила меня нарисовать и наклеила на стену. «Это кто у вас так пишет?» Она: «Вот, Виктор». – «Витька, ты забеги ко мне, я тебе покажу, как я малюю». Я пришел. Он забрался на полати, где у него лежали рисунки, спускается, показывает. Все они были сделаны на серых бланках. На таких же бланках нам с фронта приходили письма от отца. В углу каждого листочка стояло: «Добьем фашистского зверя в его собственной берлоге». Все кавалеристы скакали с красным знаменем в одну сторону. Каждая лошадь – меньше наперстка. Кропотливая работа. Я беру один бланк, другой, третий, везде то же самое. «Так ты что, одно и то же нарисовал?» – «Конечно. Вот к этому бланку прикладываем этот, потом тот. Видишь, какая армия?!» Он разложил на полу избы все рисунки, и мы оба в один голос заорали: «Добьем фашистского зверя в его собственной берлоге!»

Год Собаки

В декабре 2005 года я снова приехал к Виктору Александровичу. Был нужен рисунок собаки. Стало модным обозначать наступающий год знаком восточного календаря. А 2006-й был именно годом Собаки.

Мы в той же мастерской. Улыбчивый пес с розами и бокалом шампанского возник на листе бумаги при мне за минуту, если не меньше. Прежде чем приступить, художник на секунду закрыл глаза, свел брови, словно представив образ, который должен появиться. Меня удивила точность движений и линий. Обычная гелевая ручка с черным стержнем летала над бумагой, и было невозможно уследить, где в следующий момент окажется острый кончик стержня, что выведет: волнистую линию, прямую, косую черту, полукруг, маленький кружок – горошинку на галстуке… В двух или трех местах Виктор Александрович подправил рисунок обычным канцелярским забеливателем.

Минуло несколько лет. У меня была другая работа. Я должен был отвезти распечатку книги со своей редакторской правкой верстальщице. И надо же совпасть: в многомиллионной Москве она жила в том же подъезде на Малой Грузинской. Вхожу в лифт, а следом… Виктор Александрович! Он коротко рассказал, что ездил отдать рисунки в магазин: иногда покупают. Вспомнилось его признание, что за всю жизнь он работал в штате только один год – в «Веселых картинках». Было отчего-то неудобно сообщить, что я больше не работаю в газете, не обращусь к нему с какой-нибудь просьбой. Он не отказывал никогда. Для разговора в лифте не было времени. Он вышел на своем этаже, я поехал дальше. Но чувство неловкости остается даже сейчас.

Вспоминаю слова Мастера:

– Чтобы иллюстрировать детскую книгу, надо сохранить в себе детство. Есть люди, которые абсолютно его не сохранили, а есть те, кого оттуда не вытащишь. Желательно быть добрым человеком, часто видишь очень злые иллюстрации. Детский художник должен быть образованным, не допускать ошибок. Однажды я увидел осла с раздвоенными копытами. Видел иллюстрацию к Некрасову: лошадка, везущая хворосту воз, запряжена в сани самым нелепым образом – есть дуга, но нет хомута. Как она держится в оглоблях, непонятно. Это не рисунок для детей, потому что ребенок должен сразу понять конструкцию предмета, как запрягается лошадь.

Рисунки Чижикова сопровождали не одно поколение, в том числе мое. В каждом есть что-то от самого художника. Если бы меня попросили одним словом определить, что такое талант, я бы, вспоминая нашу давнюю встречу, ответил: самоформирование.

Фото из архива автора.