«Снова вспоминаются пожары…»

«Крыш-то нет!»

В ту пору мы жили в доме № 9 по нынешней улице Кутузова, рядом с первой школой, ныне это интернат. В детстве гуляли вверх по улице Ленина, там, где сегодня городская управа, вниз к Оке, вдоль Гостиных рядов...
Оккупация для нас началась, когда мы находились на другом берегу Оки, в Рождествено. Дед у меня был со стороны матери «кулак». Там у него стоял большой дом. Раньше было модно располагать на кровати пирамидой подушки: внизу самая большая, на ней поменьше, выше другая, еще поменьше. Очень хорошо запомнилось: заходит фриц – огромный (так нам, детям, показалось, мы-то ростом ему по колено), с винтовкой, ставит ее в угол и сразу, не глядя ни на кого, – брык на постель. В сапогах. В чем был одет. Еще помню, как я у него шомпол украл. Он был в виде алюминиевой насадки, как цепочка.
Помню, как мы идем с того берега реки: я, отец, мать, брат. Отец смотрит на Калугу и говорит, что все сгорело, крыш-то нет! Хорошо помню сгоревшие Гостиные ряды, дом на углу Ленина и Кутузова.
Отец был коммунистом, но остался в городе, не покинул его. Дед прятал его в котельной первой школы. Когда деда раскулачили, он стал там работать истопником. В котельной стояло два или три котла, и было много темных закутков – ужас сколько. В этой же школе был устроен немецкий госпиталь.
Очень хорошо помню: как только немцы вступили в город, а мы вернулись в Калугу, входит к нам в квартиру незнакомый мне дед – такой корявый, неприятный, и с ним жандармы. Он им показывал, где жили коммунисты, должно быть, знал отца, вот и к нам привел. Отца, конечно, дома не было. Немцы тогда только обшарили у нас квартиру, никого не тронули, не били.

На городских военных улицах

Я часто пропадал в подвалах школы, шлялся по двору. Снова вспоминаются пожары. Между школой и бывшим женским монастырем – «Монастыркой», где раньше располагался архив, стоял тогда красный кирпичный забор. У монастыря что-то горело. Я влез на забор, вижу: идет густой дым, как от автомобильной резины, и откуда-то доносится глухой крик. Не успел толком сообразить, что происходит, как дед стащил меня вниз. Он меня старательно опекал. Так и не знаю, что там произошло…
У меня был друг Левка, мой ровесник. Потом он стал кандидатом технических наук, преподавал в вузе в Калуге. Как-то мы нашли с ним советские каски. Я напялил себе ту, которая была с красной звездой, а он обычную, без звезды. Идем с ним по улице от первой школы домой. Вдруг навстречу фриц! Ну, думаю, всё! А он только погладил меня по голове: «Гут, гут, гут». Вот какие парадоксы в жизни случаются. Зато дома мать задала мне хорошую трепку.
Помню немецкое кладбище в сквере Ленина, между почтамтом и Гостиными рядами. Помню людей с табличками, повешенных у Гостиных рядов на чугунных столбах. Что было написано на табличках, я не мог тогда понимать. Помню какого-то старика, бегущего вниз по Воробьевке, и немцев, которые в него стреляли.
У немецкого госпиталя, тогдашней первой школы, работали наши пленные, иногда им удавалось пообщаться с местным населением. Перед самым Новым годом, когда уже началось наступление на Калугу, немцы там выложили бревна и что-то жгли на них. Дед опять меня оттащил, чтобы я не смотрел. Говорили, будто пленных расстреляли и сожгли.
Когда наступали наши, мы не высовывались, прятались.
И во время оккупации, и после мы много шлялись по пепелищам. Другого «развлечения» не было. После освобождения города ловили рыбу на реке, собирали орехи… Сколько раз я прокалывал себе ногу ржавым гвоздем, соткой, – и ничего! Бегали-то босиком и по кирпичам, и по стеклу.
После того как город освободили, отец добровольцем ушел на фронт и вернулся в 1943-м после тяжелой контузии.

Фото из открытых источников.

Наша справка

Калужская наступательная операция началась 17 декабря 1941 года. Освобождение города было частью битвы за Москву. Чтобы оценить ущерб, нанесенный городу, в январе 1942 года была создана особая комиссия, тогда же был произведен учет трофеев. У врага удалось отбить 38 паровозов, 300 вагонов, 282 грузовые машины, 25 танков, 70 мотоциклов, 39 орудий (приводим эти данные по книге С.Е. Михеенкова «В донесениях не сообщалось»). Противник был отброшен на 200 километров от Москвы, к Юхнову, который был освобожден в начале марта 1942 года.